«Лав – из» (сборник) - Таня Малярчук

– Алевтина, – прохрипел он, – скажи мне. Скажи правду. Ты любишь меня?

Алевтина преданно глядела Омельяну прямо в глаза. Тридцать секунд, минута, две. Омельян ждал, и это ожидание было для него наиневыносимейшим в жизни. Он хотел, чтоб она ответила «да». В то длинное, бесконечное мгновение Омельян отдал бы всю свою мелкую крысиную душу, только бы она сказала «да».

– Я люблю тебя, – ответила наконец Алевтина.

И Омельян просиял. Мир вокруг него захлебнулся от счастья.

– Я знал это, – сказал Омельян. – А теперь, Алевтина, принеси мне что-нибудь поесть.

Тамара Павловна вскакивает на своей белоснежной постели с отчаянным криком, но на этот раз совсем по другой причине. Крыс здесь ни при чем. Ей приснился кошмар. Ей приснилась София Ротару.

– Крысик! Милый! – кричит она. – Мне так худо сейчас! Мне приснился такой страшный сон!

Тамара Павловна любит Софию Ротару. Смотрит по телевизору каждый ее концерт. Вычитывает из газет мельчайшие подробности ее жизни. И Тамаре Павловне кажется – нет, она уверена, что София Ротару об этом знает. Наверняка она ощущает в себе такую же точно любовь. Ну посудите сами! Каждый раз, во время своего концерта по телевизору, София Ротару смотрит прямо на Тамару Павловну. Тамара Павловна даже экспериментировала. Отходила от телевизора в сторону, и София Ротару вела глазами за ней. Она поет только для Тамары Павловны. Она ее тоже любит. Тамара Павловна в этом не сомневается.

– И вот, – голосит Тамара Павловна среди ночи, – мне приснилось, что я в зале, на ее концерте. Насобирала денег на билет, купила большой букет красных роз и жду. София Ротару на сцене, поет как всегда пречудесно и смотрит только на меня. Я сразу это замечаю. Я улыбаюсь ей, а она улыбается мне в ответ. Я счастлива, мои предположения подтвердились. София Ротару знает обо мне, она ждала, когда же я приду на ее концерт, подарю ей букет роз, заговорю с ней. Она тоже меня любит. И это естественно, крысик, любовь за любовь – так в этом мире и должно быть. Концерт заканчивается, Софии Ротару дарят охапки цветов, я не успеваю. Жду, когда толпа разойдется. Хочу побыть с ней наедине. Наконец остаемся только я и она. Пустой зал. Только я и она. Я счастлива – она тоже. Протягиваю ей свой букет. София Ротару благодарит. Я говорю: я пришла. А София Ротару: очень вам благодарна, приходите еще. Я ничего не понимаю. Думаю, наверное, она стесняется сделать первый шаг. Я ловлю ее за руку, ловлю ее взгляд и говорю: это я, ты узнаешь меня? София Ротару вырывает руку, отталкивает меня, хочет уйти. Думаю, наверное, боится. Говорю: не бойся меня, это я, ведь ты ждала меня, правда? И тут, милый крысик, происходит что-то страшное. Кошмарное. Двое здоровенных парней хватают меня под мышки и тащат к выходу. Я кричу, умоляю, пытаюсь вырваться, но они непоколебимы, как груды камней. Я кричу: София, Софийка, куда же ты? Не отталкивай меня! Это я! Я тебя люблю! А она стоит на сцене и молчит. Холодно наблюдает за тем, как меня, словно шкодливого пса, выбрасывают на улицу. Выбрасывают. Прямо в лужу. Я болтаюсь там, слезы жалости смешиваются с грязью, и я понимаю, что осталась такой одинокой, крысик, если б ты только мог это понять. Какой одинокой я осталась!

Тело Тамары Павловны вздрагивает от тяжких рыданий.

Вдруг в темноте ее спальни вспыхивают два красных огонька. Огоньки приближаются. Они уже совсем близко.

– Крысик, это ты?

На постели Тамары Павловны мелкие, но уверенные шажки.

– Мой маленький, ты пришел пожалеть меня?

Тамара Павловна перестает плакать. Вот он – этот ответственный момент. Прямо возле ее лица, напротив, рыжая мордочка ее врага. Тамара Павловна гладит его по спине, а он лижет ей руку. Одно невинное движение, одно малейшее усилие – и Тамара Павловна снова станет свободной, тонкая шейка хрустнет – и все. Вот он – этот ответственный момент.

Алевтина подает Омельяну огромную тарелку жареной картошки. Любимая его еда. Над тарелкой поднимается пар, картошка еще горячая, только что со сковородки, с луком и перчиком. Омельян ставит тарелку перед собой и с аппетитом вдыхает душистый аромат.

Алевтина все время рядом, словно солдат во время ответственной военной операции. Она немного бледна, но Омельян этого не замечает.

– Алевтинка, спасибо тебе, – говорит Омельян, – картошка так хорошо поджарена, с обеих сторон, как я люблю.

– На здоровье, любимый, – отвечает Алевтина.

Омельян уминает картошку, а Алевтина с довольным видом за этим наблюдает.

– Ешь, мой любимый, ешь, – говорит она, – только жуй как следует, не глотай целиком.

Омельян жует. Он целиком не глотает.

Как хорошо, думает он, как все быстро может измениться к лучшему. Еще сегодня утром Омельян был уверен, что его жизнь кончена, но сейчас он опять счастлив. Алевтина любит его, он любит ее и любит поесть. И вот у него появилось и то и другое. И любовь, и еда. И не нужно быть осторожным. Война закончена. Они вместе состарятся и умрут на одной подушке.

Внезапно вилка выпадает из рук Омельяна.

– Алевтина, – кричит он, – у меня заболел живот!

– Любимый, сейчас пройдет. Наверное, слишком много съел. Так бывает.

– Живот! Мой живот! Он очень болит!

– Бедняжечка!

Омельян корчится на кровати. Кричит. Алевтина неподвижно стоит рядом, как солдат, который хочет видеть, как его бомба уничтожает город.

– Я вызову «скорую», – говорит Алевтина. – Потерпи. Врачи тебе помогут.

И улыбается.

– Алевтина! – Лицо Омельяна искажается от ужасной догадки. – Ты отравила меня! Ты отравила меня!

– Да, любимый, отравила, – мурлычет Алевтина. – Потерпи, сейчас все пройдет.

Бабушка Алевтина сидит на лавочке возле подъезда. Вечереет. Впервые за два длинных зимних месяца с запада подул свежий весенний ветер. Бабушка Алевтина вдыхает его запах полной грудью.

Тамара Павловна купила бабушке Алевтине сахар.

– Спасибо, Тамарочка Павловна, – говорит бабушка Алевтина, – если бы не вы, то пила бы я еще долго несладкий чай.

– Ну что вы, дорогая! Зачем же тогда соседи? Мне вовсе не тяжело покупать вам сахар.

Тамара Павловна подсаживается на лавку рядом с бабушкой Алевтиной. Тамара Павловна сияет счастьем – бабушка Алевтина фиксирует существенное изменение в ее поведении.

– Тамарочка Павловна, как у вас дела?

– Спасибо, хорошо!

– А как ваш… хм… гость?

– Я все сделала так, как вы сказали. Его больше нет.

– Вот и прекрасно! – Бабушка Алевтина довольно потирает руки.

Как хорошо, думает она, что женщины умеют быть солидарными. Женщины никогда не оставят друг друга в беде.

Тамара Павловна заходит в свою квартиру. Сразу направляется на кухню, чтобы приготовить себе чай.

– Сегодня на работе такое смешное случилось, – вслух говорит Тамара Павловна, – Олена Прокопив сломала руку… – прихлебывает чай, он горячий. – В магазинах снова все подорожало. Десяток яиц уже восемь гривен!

Тамара Павловна вздыхает. Смотрит куда-то в глубину своей кухни.

– Я так одинока, – наконец говорит Тамара Павловна, – очень одинока. Но теперь мне легче. У меня есть ты.

«Лав – из»

Я и моя священная корова

Я ненавидела свою корову, а она – меня.

Хотя мы и были два сапога пара: обе псишки. Мы конкурировали друг с другом, кому быть более ненормальной, и корова всегда одерживала надо мной верх, потому что бегала гораздо быстрее. У нее было четыре ноги, а у меня – всего две.

Бывало так: идем мы с ней по селу, полдень, солнце печет, у меня нос облупливается от полуденного зноя, она, черная, как смола (несмотря на то что ее мать была целиком белой), тихонько трюхает впереди, время от времени предупредительно оборачиваясь, чтоб зафиксировать смену моего настроения. Я ей говорю:

– Сука, ну теперь хоть, когда все кончилось, ты мне можешь объяснить, зачем нужно было удирать в лес?!

Ласька хлопает большим черным глазом в мою сторону и молчит.

– Ты не подумала, каково это мне?! – начинаю я повышать голос. – Ты же видела, что я читаю книжку! И книжка очень интересная! Если бы ты в жизни прочитала хоть одну книжку, то знала бы, как это, когда читаешь, а какая-то дурная корова, за которой ты вынуждена присматривать, как сумасшедшая срывается с места и дует прямо в лес!

Ласька рассчитывает, что я сделаю скидку и спишу ее вину на оводов и мух.

– Мало ли что – оводы и мухи! Меня они тоже кусали, но я же не бегу в лес!

Мы проходим мимо хаты Вуланов. У калитки стоит Люба Вулан – глухонемая девчонка, которую каждый день на пастбище «любит» ее нормальный младший брат. Она каждый раз при этом как-то по-дурному хохочет, и мне всегда от этого смеха становится жутко.

– Ты знаешь, как мне хотелось тебя отлупить? – продолжаю я. – Очень хотелось! Но ты так быстро бегаешь, что мне не угнаться! Вот вернемся домой, и тогда я тебя наконец набью. Хорошенечко набью! Палкой! Чтоб ты помнила!